Сладость на корочке пирога - Страница 24

Теперь я знала это наверняка: труп в огурцах — это мистер Сандерс. В этом не может быть никаких сомнений.

— Мэри!

Это снова был Тулли, ревевший, словно бык, и на этот раз, похоже, он прямо за дверью.

— Иду, папа! — крикнула она в ответ, хватая мусорную корзину. — Уходи отсюда, — прошептала она мне. — Подожди пять минут и потом спускайся по черной лестнице — точно так же, как мы пришли сюда.

Она ушла, и через мгновение я услышала, как она в холле объясняет Тулли, что просто хотела еще раз вынести мусор, поскольку кто-то напачкал.

— Мы же не хотим, чтобы кто-нибудь умер от микробов, которых подцепил в «Тринадцати селезнях», правда, папа?

Она быстро училась.

Пока я ждала, я снова осмотрела кофр. Провела пальцами по цветным наклейкам, пытаясь представить, где он побывал в своих странствиях и что мистер Сандерс делал в этих городах — Париже, Риме, Стокгольме, Амстердаме, Копенгагене, Ставангере. Париж был красным, белым и синим, и Ставангер был таким же.

Ставангер находится во Франции? Я задумалась. Название звучало не по-французски — если только его не следует произносить «Ставанжье» — как «Лоуренс Оливье». Я дотронулась до наклейки, и она съежилась у меня под пальцами, собралась в складки, словно вода перед носом корабля.

Я повторила опыт на других наклейках. Каждая из них была крепко приклеена — так же прочно, как этикетка на флакончике цианистого калия.

Я вернулась к ставангерской наклейке. Она казалась толще остальных, как будто под ней что-то было.

Кровь билась в моих венах, словно вода в мельничном лотке.

Я снова открыла кофр и извлекла безопасную бритву из ящичка. Вынимая лезвие, я подумала, как здорово, что женщинам — за исключением мисс Пикери из библиотеки — не надо бриться. Быть женщиной непросто и без того, чтобы таскать с собой повсюду эти причиндалы.

Осторожно зажав лезвие между большим и указательным пальцами (после происшествия со стеклом мне прочитали лекцию об обращении с острыми предметами), я сделала надрез снизу наклейки, стараясь отрезать тончайшую полоску на границе сине-красной линии, которая шла почти по всей ширине наклейки.

Когда я слегка приподняла надрезанный кусок наклейки тупым концом лезвия, оттуда что-то выскользнуло и с шелестом упало на пол. Это был конвертик из пергамина, похожий на те, что я заметила в чемоданчике сержанта Грейвса. Благодаря полупрозрачности конвертика я увидела, что внутри что-то есть — что-то квадратное и темное. Я открыла конвертик и постучала по нему пальцем. Содержимое упало мне в ладонь — точнее, два содержимых.

Две почтовые марки. Две яркие оранжевые почтовые марки, каждая в отдельной прозрачной обертке. За исключением цвета, они были точными копиями «Пенни Блэк», наколотой на клюв бекаса. Опять лицо королевы Виктории. Что за разочарование!

Я не сомневалась, что отец пришел бы в восторг от безупречного состояния марок, тонкости рисунка, аккуратности перфорации и дивного клея, но для меня это были просто такие штуки, которые клеишь на письмо ужасной тетке Фелисити из Хэмпшира, благодаря ее за дурацкий рождественский подарок.

Кстати, думаю, нет смысла возвращать марки на место. Если мистер Сандерс и тело с огорода — один и тот же персонаж, как я уверена, ему уже никогда не потребуются почтовые марки.

Нет, подумала я, оставлю-ка я их себе. Они мне могут пригодиться однажды, если придется торговаться из-за каких-нибудь неприятностей с отцом, который не способен думать одновременно о марках и дисциплине.

Я сунула конвертик в карман, лизнула указательный палец и увлажнила внутреннюю сторону надреза на наклейке. Потом сильно прижала ее большим пальцем. Теперь никто, даже инспектор Фабиан из Скотленд-Ярда, не догадается, что наклейку трогали.

Мое время вышло. Я окинула комнату последним взглядом, выскользнула в темный коридор и, как инструктировала Мэри, осторожно пробралась к черной лестнице.

— Ты почти так же бесполезна, как седло на корове, Мэри! Как, черт побери, я могу хорошо вести дела, когда ты такая растяпа!

По черной лестнице поднимался Тулли, еще чуть-чуть, и мы столкнемся лицом к лицу!

На цыпочках я побежала в противоположном направлении, по извилистому лабиринту коридоров — две ступеньки вверх туда, три ступеньки вниз сюда. Через несколько секунд я оказалась на верхнем пролете Г-образной лестницы, ведущей к парадному входу. Насколько я видела, внизу никого не было.

Я потихоньку спустилась вниз, оглядываясь на каждом шагу.

Длинный коридор, густо увешанный темными, покрытыми пятнами спортивными иллюстрациями, служил холлом, где селедки, принесенные в жертву за минувшие столетия, оставили запах своих копченых душ, въевшийся в обои. Только солнечный свет, проникавший через открытую дверь, слегка рассеивал сумрак.

Слева от меня был маленький стол с телефоном, телефонным справочником, вазочкой, в которой стояли красные и розовато-лиловые анютины глазки, и большой книгой. Учетная книга!

«Тринадцать селезней» явно не пользовались популярностью у постояльцев: на развороте были указаны имена путников, останавливавшихся тут не только за последнюю неделю, но и ранее. Мне даже не пришлось листать страницы.

Вот оно:

...

«2 июня, 10:25. Ф. Кс. Сандерс, Лондон».

Больше никаких постояльцев не было ни накануне, ни после этого.

Но Лондон? Инспектор Хьюитт говорил, что погибший приехал из Норвегии, и я знала, что инспектор, как и король Георг, не легкомысленный человек.

Ладно, на самом деле он сказал не так, он заметил, что погибший недавно побывал в Норвегии, а это совсем другой коленкор.